Хмельницкий с татарами во Львове
Когда Владислав IV сомкнул глаза, преждевременно скончавшись (май 1648 года), вся Польша была в огне. Это была не война с турками, но взорвалась во сто крат ужаснейшая гражданская война. Казаки, которые уже тогда составляли нерегулярные вооруженные силы Польши в пограничных землях с крымскими татарами на Днепре, взбунтовались против Речи Посполитой, под предводительством Богдана Хмельницкого. Причина лежала глубоко в полном всеобщем ослабевании польского государства, которое было не в состоянии одолеть произвольного характера казаков и поставить их на место, а с другой не смогла оградить казаков от злоупотреблений польских магнатов. Какие только разногласия в нашем государстве были в ту эпоху — те сразу все всплыли на поверхность: противоречия между Восточной и Западной Церквями, между русинами и поляками, бедными и богатыми. Хмельницкий шел в союзе с татарами, как будто туча Божьего гнева против Польши, направляясь на Варшаву. Под Жёлтыми Водами, Корсунем и Пилявцами поляков разбили: не было короля, ни порядка, ни денег, ни армии. Вся страшная навала, которая грозно сунула вглубь Польши, должна была первой ударить по Львову, который мог надеяться и рассчитывать только на собственные силы.
Утром 26 сентября 1648 когда открылись городские ворота разошлась по Львову новость о пилявской катастрофе. Это было позорное поражение. Польский лагерь, состоящий из 34 000 рыцарей и 200 тысяч пехоты, после приближение врага в полном беспорядке начали отступать, командующие бежали первыми. Во Львове не хотели сначала верить угнетающим вестям, но подтверждали их все более многочисленные убегающие из поля боя солдаты. Прибыли за ними и главнокомандующие этого позора, избегая из стыда человеческих взглядов; их приветствовал громкий плач граждан и громкое ворчание воинов. Один из этих главнокомандующих, Заславский, задержался ненадолго во Львове, в второй, Остророг, задержался на дольше.
Как только народ во Львове узнал, что Остророг остается их городе, сразу обратились к нему с просьбой, чтобы в такой ужасный момент он не покидал города. Остророг сказал, что все пропало, что нужно сдаваться, потому нет ни денег, ни оружия для войска. Затем повторная депутация граждан объявила, что жители Львова стремятся спасать себя и разшатаную Речь Посполитую жизнью и имуществом. Остророг удивился и решил остаться. После этого сразу же он разослал приглашения на военный совет, назначив местом собрание костел отцов Францисканцев возле Низкого замка.
Когда командующие засели на военном совете, появляется в костеле благородная армянка, Екатерина Слоновская и сложив у стоп князя Вишневецкого серебро, которое она собрала у монашек кармелиток, заклинала со слезами на глазах, чтобы он возглавил армию и спас страну. Все собравшиеся присоединились к ее голосу. Только Ярема Вишневецкий имел доверие у военных и простых граждан. Князь Ярема со скромностью ответил, что сейм доверил командование Остророгу, а не ему, и, наконец, смягченный просьбами перенемает ответственность на себя, чтобы поделиться им с Остророгом. Тогда общий энтузиазм охватил людей и все начали сносить свои богатства на защиту Родины и города.
Тогдашний военный совет в храме отцов Францисканцев состоялся в понедельник как раз в день перед праздников Святого Михаила (28/9), а к следующему понедельнику (5/10) собрали во Львове денег и ценностей на сумму 1,3 миллиона злотых, или около четверти миллиона дукатов. Впоследствии случилось нечто необычное. Князь Ярема Вишневецкий взяв деньги и войско - в то время, когда враг уже показался под Львовом - таинственно исчез из города... Вполне возможно, что такого требовали интересы всей страны, чтобы не прятать остатки военных средств в ненадежной крепости, но в таком случае князь Ярема должен был хорошо помнить о Львове и за его пределами, нежели он так учинил в то время. После ведомостей об уходе войска и о приближении врага город известил тревогу залпами из пушек и все, кто только чувствовал в себе силы, бежал на оборону валов. Во Львове было не более чем 250 солдат (коронных и муниципальных) и около 1500 вооруженных граждан (в соответствии со словами Зиморовича население Львова было тогда более 30000 человек - в результате чего почти каждый двадцатый человек вставал к обороне. Каменных домов (в основном двухэтажных) было в то время в средместье более 400, а домов в пригородах 15OO. Итак, считая по десять человек с каждого дома и с каждого этажа в здании, и добавив еще проживавших в монастырях и общественных зданиях и, наконец, иностранцев, которые попросили убежища во Львове, то получим примерно такое же количество). Главное командование обороны находилось в руках Кристофора Арцишевского, воина, получившего опытна службе в голландской армии; горожанами командовал бургомистр Гросвайер. Против горстки защитников Львова, которая вместе не достигала и двух тысяч, подходила безмерная тьма казаков, татар и мятежной крестьянской черни. Рассказывали, что было в этой навале 2OO.000 людей! Но даже если бы со всяким опасением это количество разделить в двое - и даже если бы взять во внимание, что только сами казаки имея неплохое оборудование подошли под Львов, то все равно это было более чем грозная сила - это настоящий вражеский потоп.
Как только заря на следующий день взошла после побега командующих (6/10), видать было со стороны Збоиск и Клепарова бесчисленные толпы татарской черни. Татары атаковали сразу же главные дороги, то есть на тогдашние защитные пригородные вали, насыпанные во времена Владислава IV. Но жители предместий, под прикрытием городской и замковой артиллерии, в течении двух дней давали храбрый отпор. На третий день пришли казаки и под вечер те добыли дороги (8/10). Враг покрыл пригороды погружающейся волной, здесь и там, торчали только как острова из воды, укрепленные пригородные храмы, к которых искали убежища бежавшие толпы.
Переночевав в занятом пригороде бросились казаки добывать те укрепленные храмы (9/10). Среди ужасного убийства удалось им захватить церковь Святого Юра; многие люди также погибли в больнице Святого Лазаря, костеле Святой Марии Магдалены Святого Станислава. Помимо этих костелов врагу удалось захватить Калечью Гору. Из занятых мест казаки все ближе пододвигались к городским валам и башням, и укрываясь по загородным домам и дворикам, плотно поражали пулями защитников Львова. Серьезная опасность висела уже над самим городом.
Видя это, горожане принимают отчаянное решение — поджечь пригороды. Провозглашено было двойное вознаграждение тем, кто отважился бы на это. Как только вечером стемнело вокруг вспыхнули пригороды, охватывающие город, будто огненным кольцом. Огонь бушевал всю ночь и даже на следующий день, бросая лучи света ночью, а днем затеняя облаками дыма. Искры и головешки сыпались на средместье, на фоне криков испуганных людей. Только постоянная бдительность сохранила львовское средместье, которому на помощь небеса прислали проливной дождь.
Впечатление, однако, которое повлияло на противника этот поджог, было значительным. Мало того, что неприятель должен был отойти с горящих пригородов, но и узнал, что защитники Львова на все готовы. Хмельницкий удивленно смотрел некоторое время на ужасное зрелище, а потом выслал свое первое письмо львовянам (10/10). В письме, написанном на русском языке он угрожал уничтожить и разграбить город, если горожане не выдадут командиров и солдат, бежавших с-под Пилявец. Для подтверждения своих угроз Хмельницкий приказал ударить штурмом по городу и замку штурмом со стороны Горы Палача (Клепарова). Город Львов ответил на письмо с достоинством, что беглецов с-под Пилявец он выдать не может, потому что их давно нету во Львове - но сильнее, чем этот ответ впечатлил храбрый отпор казацкой атаки, в котором консул Убальдини отличился меткой стрельбой. Вскоре, (11/10) пришло второе письмо Хмельницкого уже написанном на польском языке, где не упоминая больше о военных, требовалось выдать евреев, которых казаки всегда сильно ненавидели. И на сей раз проведенным штурмом города, а за одно и Высокого замка предполагалось подтвердить серьезность требований казацкого вождя. Горожане снова ответили отказом, заявляя, что евреи «также как и они несут всяческие беды и невзгоды» - и снова с большим мужеством отразили нападавших противников. «Слава Господу Богу», - пишет современный докладчик Кушевич - "что соизволит дать нашим такое сердце, что, хотя страх под горлом стоял, прыгали с валов, врывались в пригороды, стреляли казаков, били и убитых обнажали, с большим удивлением не только врагов, но и нас самих, которые очень сильно переживали за этих смельчаков». Только в костел кармелитов на Галицком предместье добрались тогда казаки, но и оттуда (учинив жестокую резню беззащитных) скоро пришлось им уйти.
Следствием такого храброго отражения нового штурма было третье письмо Хмельницкого, которое принес его персональным капелланом, в котором, не ставя уже никаких более оскорбительных условий, он предлагает заплатить выкуп суммой в 2OO.000 дукатов. Это было в понедельник, 12 октября, собственно через неделю после начала осады. Теперь горожане решились приступить к переговорам, оценив огромный перевес противника и свои меньшие силы, подорванные не раз предательством со стороны некоторых русинов. Львовяне требовали только грамоту с гарантиями безопасности, и когда им выдали ее, они послали пятеро полномочных представителей к Хмельницкому.
Отправилось тогда (13/10) городские депутаты, как через море врагов аж до казачьего лагеря, который стал между Кривчицами и Лисиничами. Здесь их Хмельницкий угощал горилкой, которую он сам безмерно любил, и при этом подробно рассказывал о несправедливости, которые ему сделали польские паны. На усиленные просьбы граждан о снижении выкупа, он ответил, что этот вопрос отложен до решения на военном совете. Вскоре также состоялся в штаб-квартире на Пасеках тот военный совет, на котором командующий татарскими силами Туга-Бей оказался более безжалостным по отношению к львовским послам чем Хмельницкий; он сердился, что его молодцов львовяне «поранили» и пригрозил, что жителей Львова «он будет искать и доставать испод земли, хоть как глубоко они бы там не прятались». Нельзя было просить и о шеляге скидки с выкупа. Городские послы сумели выпросить только чтобы выбрали двух послов, которые бы сами собирали деньги и товары в городе и быть свидетелями как Львов прилагает усилия, чтобы собрать требуемую сумму.
Немедля, сразу же после заключения договора начали собирать выкуп, однако, не прекратили боевые действия. На самом деле, они были направлены главным образом против Замка, как принадлежащий староству, а значит не подпадавшему договоренностям со Львовом, но при этом и сам город сильно пострадал. Замок был плохо оборудован и укомплектован, но храбро защищался в течение четырех дней, пока на пятый день 14 октября не был разгромлен из-за предательства русинов, которые взломали ворота и спустили подъемный мост. Они думали, что за эту услугу они спасутся, но казаки убили в замке всех без исключения не смотря на пола, возраст и религию - лишь горстка воинов с комендантом замка Яном Братковским во главе прорвались в город. Захватчик замка, полковник Максим Кривонос, платился за свою победу жизнью: раненный пулей в замке он умер несколько дней спустя. К счастью для город было то, что замок захватили уже после заключения договора, так как было сомнительно, что Львов способен был далее продолжать оборону, если бы его захотели казаки взять с Высокого Замка.
Между тем, в городе постоянно сносили деньги и товары для выкупа — в течении все десяти дней. Наконец вражеские послы, умилостивленные просьбами и подарками, признали, что более денег выжать не удастся и согласились на сумму 365 000 золотых, которые до 23 октября собрали. Сумма составила не 200 дукатов, а лишь 65 000. Эту сумма Хмельницкий использовал для оплаты Тугай-Бею за помощь. Остальное татары искали себе сами, грабя во время собирания выкупа по всем окрестностям аж до Перемышля. Кроме того, город должен был обеспечить неприятеля едой и напитками, что стоило почти такой же суммы, как и сам выкуп. Не говорится здесь ничего о голоде и болезнях, которые впоследствии разразился во Львове. Несмотря на все, это был счастливый миг для нашего города, когда, наконец, начали сматываться вражеские обозы. Это движение длилось несколько дней не наступил снова понедельник (26/10) - на сей раз счастливый для Львова, потому что являлся последним днем осады. Во всех храмах спешили благодарить Господа Бога за спасение, но чаще всего к францисканскому костелу, где состоял первый военный совет, а затем также в костел бернардинцев. Везде верили, что наиболее повлияла на спасение Львова опека Святого Яна из Дукли, а было много таких, которые говорили, что в моменты наибольшей опасности они видели святого монаха парившего в воздухе над Львовом с поднесенными руками для молитвы. И в той же самой позе, можно его увидеть по сей день на статуе перед костелом отцов бернардинцев, которую поставили через год после окончания осады.
Некоторые историки утверждают, что Хмельницкого мог бы взять Львов, если бы он больше напряг силы, но он не хотел так сделать. Крестьянская чернь в таком случае растянула сокровища Львова в общем грабеже и ему нечем было бы заплатить татарам. Возможно, но даже если бы это и было так, это ни в чем не умаляет достоинств львовян, которые не могли знать вражеских замыслов, и не взирали ни на что, защищая свой город со всем мужеством и самоотверженностью.